Театр Теней - Страница 59

Может быть, уже моя карьера позади. Может, я уже заработал то упоминание в истории, которое у меня будет, – всего лишь сноска в чьей-то биографии, параграф в учебнике.

Может, действительно, лучшее, что можно сделать для восстановления моей репутации, – это если бы меня сейчас красиво убили.

Но, судя по развитию событий, мне предстоит погибнуть при несчастном случае в воздушном шлюзе, когда шаттл причалит к станции.

– Перестань себя жалеть, – сказала мать.

Он посмотрел на нее сердито.

– Ничего, я такого не делаю!

– И хорошо. Злись на меня, все лучше, чем раскисать.

Он хотел огрызнуться, но понял, что нет смысла отрицать вещи, очевидные для них обоих. Он действительно был угнетен, и действительно ему надо было работать. Как в день пресс-конференции, когда родители вытащили его из кровати. Это унижение ему повторять не хотелось. Он будет делать свою работу, и родителям не придется подгонять его, как ленивого школьника. И он не будет на них рявкать, когда они всего лишь говорят правду.

И потому Питер улыбнулся:

– Брось, мать. Ты же знаешь, что, если бы я горел, никто бы не дал себе труда даже на меня помочиться.

– Ну-ну, сынок, будем честными, – вмешался отец. – Сотни тысяч людей сделают это с удовольствием, только попроси. И несколько десятков тысяч готовы сделать это без всякой просьбы, если представится возможность.

– Да, слава имеет свои преимущества, – заметил Питер. – А у кого окажется пустой пузырь, поучаствуют плевками.

– Какие вы мерзости говорите, – сказала мать.

– Ты так говоришь, потому что это твоя работа, – ответил Питер.

– Тогда мне за нее недоплачивают. Потому что рабочий день получается ненормированным.

– Твоя роль в жизни. Очень по-женски. Мужчин надо цивилизовать, и именно ты должна это делать.

– И я явно не справляюсь.

В этот момент сержант МФ, исполнявший во время полета обязанности стюарда, пригласил их на выход.

Поскольку шаттл причалил к центру станции, гравитации не было. Питер и его родители поплыли вперед, хватаясь за поручни, а стюард вбросил их сумки в шлюз сразу за ними. Сумки были перехвачены парой ординарцев, явно уже сотни раз выполнявших такую операцию и никоим образом не потрясенных, что лично Гегемон прибыл в министерство колоний.

Хотя скорее всего здесь никто не знал об этом. Питер с родителями прибыли по фальшивым документам, конечно, но все же Графф должен был кому-то на станции сказать, кто они такие.

Ну, вряд ли ординарцам.

И только когда они уже достаточно далеко прошли по спице колеса, когда уже четко определялся верх и низ, их встретил кто-то из более высокопоставленных сотрудников. Человек в сером костюме – форма министерства колоний – ждал у выхода из лифта с протянутой рукой.

– Здравствуйте, мистер и миссис Реймондс. Я заместитель министра Димак. А это, очевидно, ваш сын Дик.

Питер слабо улыбнулся, услышав псевдоним, который Графф ему присвоил.

– Скажите мне, будьте добры: кто знает, кто мы на самом деле? Нам тогда не придется разыгрывать этот фарс.

– Знаю я, – негромко ответил Димак, – и больше никто на станции. И я предпочел бы сохранить это положение.

– Графф здесь?

– Министр колоний возвращается с осмотра недавно оснащенного нового корабля. Через две недели ему предстоит первый рейс, и вы не поверите, какое здесь будет движение. По шестнадцать шаттлов в день, и все это для колонистов. Грузовики пойдут прямо в сухой док.

– А водный док здесь тоже есть? – невинно спросил отец.

Димак ухмыльнулся:

– Флотская терминология очень живуча.

Вдоль по коридору Димак провел их к вертикальной трубе, и они спустились за ним по шесту. Гравитация была еще достаточно слабой, чтобы это было просто даже для родителей – им как-никак было за сорок. Димак помог им выйти в нижний – и потому более «тяжелый» коридор.

На стенах были старомодные полосы направлений.

– Отпечатки ваших ладоней уже зарегистрированы, – сказал Димак. – Приложите руку вот сюда, и вам покажут путь в вашу комнату.

– Это осталось от прежних дней? – спросил отец. – Хотя мне трудно себе представить, чтобы вы здесь были, когда…

– Был. Я тогда был нянькой для групп новых детей. Боюсь, что не для вашего сына. Но для вашего знакомого.

Питер не хотел ставить себя в жалкое положение, перечисляя известных ему выпускников Боевой школы. У матери таких волнений не было.

– Петры? – спросила она. – Сурьявонга?

Димак наклонился поближе, чтобы голос нельзя было подслушать:

– Боба.

– Он наверняка был замечательным ребенком.

– Выглядел он тогда трехлетним. Никто не верил, что он уже по возрасту сюда может быть допущен.

– Сейчас он так не выглядит, – сухо сказал Питер.

– Да, я… я знаю о его состоянии. Это не обнародовано, но полковник Графф… то есть министр, он знает, что мне небезразлично, что происходит с… со всеми моими детьми, конечно, но этот был… я думаю, что первый учитель вашего сына точно так же к нему относился.

– Надеюсь, – сказала мать.

Сантименты стали такими приторными, что Питеру пришлось стиснуть зубы. Он приложил ладонь к пластине у входа, и загорелись три полосы.

– Зеленая-зеленая-коричневая, – сказал Димак. – Но скоро вам это будет уже не нужно. Здесь не мили открытого пространства, где можно потеряться. Эта система полос всегда предполагает, что вы хотите вернуться к себе в комнату, кроме тех случаев, когда вы включаете пластину рядом со своей дверью – тогда она думает, что вам нужно в туалет, – к сожалению, у нас туалеты не в комнатах, а отдельно. Но если хотите пройти в кают-компанию, хлопните пластину дважды, и она вас поймет.