Театр Теней - Страница 25

– Рад за вас, – произнес Боб и сам удивился, как это получилось горько и неискренне.

– Да, я и сам за себя рад, – ответил Антон. – Конечно, я буду несчастен. Я буду все время бояться за детей – уже боюсь. И ладить с женщинами трудно для мужчины, который их желает, – особенно для него. Но понимаете, все это придаст какой-то смысл.

– У меня есть своя работа, – сказал Боб. – Человечеству грозит враг по-своему почти такой же страшный, как муравьеподобные. И я не думаю, что Питер Виггин его остановит. На самом деле мне сдается, что Питер Виггин сейчас вот-вот все потеряет, и кто тогда будет противостоять Ахиллу? Это моя работа и есть. И если мне хватило бы себялюбия и глупости жениться на своей вдове и зачать с ней своих сирот, это меня только отвлекло бы от работы. А если работа у меня не выйдет – что ж, сколько миллионов людей уже родились и умерли, оборвав нить? Учитывая исторический процент детской смертности, их может быть половина или хотя бы четверть всех рожденных на Земле. Все жизни, лишенные смысла, и я стану одной из них. Только перед своей гибелью я сделаю все, чтобы спасти мир.

К внезапному удивлению – и ужасу – Боба, Антон сгреб его в российское медвежье объятие, когда неподготовленному европейцу кажется, что отсюда уже не выйти живым.

– Какое благородство, мальчик мой! – закричал Антон со смехом. – Ты только послушай себя! Какой романтизм молодости! Ты спасешь мир.

– Я над вашей мечтой не смеялся. – хмуро сказал Боб.

– Но я ведь не смеюсь! Я тобой восхищаюсь! Потому что ты в каком-то смысле, очень отдаленном, мой сын. Или племянник, по крайней мере. Но ты подумай только: прожить жизнь полностью для других!

– Вовсе нет, я о себе забочусь! – возмутился Боб.

– Так спи с этой девушкой, ты же знаешь, что она тебе даст! Или женись на ней и потом спи с кем хочешь, зачинай детей или нет, какая разница? Все, что вне твоего тела, значения не имеет. И дети твои тоже пустяк! Ты же только о себе и думаешь!

Бобу было нечего сказать.

– Самообманы не хотят умирать, – тихо сказала Петра, кладя руку в его ладонь.

– Я никого не люблю, – произнес Боб.

– Ты все время рвешь себе сердце ради людей, которых любишь, – сказала Петра. – Ты даже не можешь себе в этом сознаться, пока они живы.

Боб вспомнил Недотепу, вспомнил сестру Карлотту.

Подумал о детях, которых никогда не собирался иметь. Детей, которых он мог бы породить с Петрой, такой умной и верной подругой. Когда он подумал, что она могла бы достаться Ахиллу, то понял, что любит ее больше всего, что есть в мире. От детей он отказывался, продолжал отказываться, потому что…

Потому что слишком их любил, даже сейчас, когда их еще не было, слишком любил, чтобы причинить им такое страдание – потерять отца, чтобы рисковать их ранней смертью, когда никто не сможет их спасти.

И сейчас надо было посмотреть правде в глаза: что толку любить своих детей так сильно, если их никогда не будет?

Бобу хотелось плакать, и на миг он позволил себе это, проливая слезы по мертвым, которых так любил, оплакивая собственную смерть и то, что он не увидит, как растут его дети, не увидит, как старится рядом с ним Петра, как и положено мужчинам и женщинам.

Потом он взял себя в руки и сказал то, что решил не умом, а сердцем.

– Если есть способ сделать так, чтобы в них не было ключа Антона.

Тогда он будет иметь детей. Женится на Петре.

Ее рука стиснула его руку. Она поняла. Она победила.

– Есть, – сказал Антон. – Чуть-чуть незаконный по-прежнему, но можно сделать.

Петра победила, но Боб не чувствовал себя побежденным. Ее победа была и его победой.

– Это будет нелегко, – сказала Петра. – Но сделаем все, что можем, и пусть будущая боль не разрушит сегодняшней радости.

– Да ты поэт, – буркнул Боб, но тут же обнял одной рукой за плечи Антона, а другой Петру, и прижал их к себе, глядя влажными глазами на сверкающее море.

* * *

Через несколько часов, после ужина в итальянском ресторанчике со старым садом, после прогулки по рамбле среди шумной веселой толпы горожан, счастливых своей принадлежностью к человечеству, веселящихся или ищущих себе пару, Боб с Петрой сидели в гостиной старомодного дома Антона, а его невеста застенчиво устроилась рядом с ним. Дети спали в глубине дома.

– Вы говорили, что это будет легко? – спросил Боб. – Сделать так, чтобы мои дети не были как я.

Антон поглядел задумчиво.

– Да, – произнес он по некотором размышлении. – Есть один человек, который не только знает теорию, но и делал эту работу. Неразрушающее исследование новообразованных эмбрионов. Это подразумевает внешнее оплодотворение.

– Отлично, – сказала Петра. – Девственное рождение.

– Это означает, что эмбрионы могут быть имплантированы и после смерти отца, – добавил Антон.

– Как мило с вашей стороны было обо всем подумать, – заметил Боб.

– Я только не знаю, захотите ли вы иметь с ним дело.

– Захотим, – сказала Петра.

– У вас с ним несколько непростые отношения, Юлиан Дельфийски.

– У меня?

– Он когда-то похитил вас, – объяснил Антон. – И еще около двух дюжин ваших близнецов. Это он повернул генетический ключик, названный моим именем. Это он убил бы вас, если бы вы не спрятались в бачке.

– Волеску, – произнесла Петра, как будто это имя было пулей, которую необходимо было вытащить из тела.

Боб мрачно засмеялся:

– Он еще жив?

– Только что вышел из тюрьмы, – сообщил Антон. – Законы изменились, модификация генов больше не считается преступлением против человечества.

– А детоубийство тоже не считается? – спросил Боб.